— Моя мать умерла, когда мне было два года. Люсинда жила с нами. Вообще-то она моя тетя. Сестра моей матери. Она вышла замуж за моего отца вскоре после смерти моей матери.

— О, - кажется, это единственное слово, которое я могу произнести сегодня, - Это... странно.

— Я догадываюсь, - он действительно улыбается, искренняя улыбка.

— Значит, твои братья - сводные братья?

— Да.

Он молчит о своей семье, и я хочу узнать больше о ней, но сейчас есть вещи поважнее, чем история его семьи.

— Могу ли я связаться со своей семьей? - он изучает меня.

— Может быть, только с моей тётей Хеленлй. Она очень старая. Я бы хотел позвонить ей.

— Расскажешь ей о наших жестоких обычаях?

— Она знает ваши обычаи. Она была Девушкой Уиллоу семьдесят лет назад, - он становится серьезным.

— Я не знаю сколько ей еще осталось, - я больше ничего не говорю, потому что уже чувствую, как потеплели задние части моих глаз, как будто слезные протоки готовятся выполнить свою главную работу.

          — Я подумаю об этом.

          Я почти хочу поспорить, надавить, но что-то подсказывает мне, что будет разумнее просто дать ему немного времени. В конце концов, он не сказал «нет».

          Я подхожу к бассейну, снимаю сандали и опускаю палец ноги в воду. Он следует за мной и садится на один из шезлонгов, широко расставив ноги, как обычно сидят мужчины.

          Сняв обе сандалии, я подхожу к краю выложенной плиткой площадки и ступаю на траву. Под моими ногами мягко и прохладно, когда я направляюсь к тому, что, как мне кажется, я видела из своей комнаты, - огороду. Оно намного больше, чем я думала. Я прохожу мимо двух фиговых деревьев, ломящихся от жирных, спелых плодов. Я выбираю один, отламываю стебель и смотрю, как сливочное молоко стекает по моей ладони. Я съедаю его и беру другой, продолжая идти туда, где слышу животных.

          Я вижу, что у них есть цыплята и несколько ягнят. Один подходит прямо к забору, когда видит меня, и я глажу его любопытную голову. Когда я была маленькой, у меня был домашний ягненок. Ну, мне дарили его не как домашнее животное, я просто сделала ее такой и назвала ее Хани. Вскоре после этого ее убили.

          Я до сих пор помню, как меня заставляли сидеть за столом, пока я не поем, через несколько часов после того, как мои сестры легли спать. После этого я отказалась от любого мяса.

          Когда я возвращаюсь к бассейну, я замечаю что-то на небольшом холме на противоположном конце огорода. Это единственная уродливая вещь в поле моего зрения, и мне требуется все, что у меня есть, чтобы отвести свой взгляд. Я делаю это только тогда, когда слышу, как Себастьян поднимается по тропинке мне навстречу, и я знаю, что он видел, что я это видел.

          Почему я подумала, что  он шутит? Что это была фигура речи?

          — Спасибо за экскурсию, - я прочищаю горло, - Я собираюсь зайти внутрь.

          — Но мы еще не закончили.

          Я снова бросаю взгляд через его плечо на столб для порки и делаю шаг в сторону, но он встает у меня на пути и берет меня за руки.

          Его глаза становятся темными, напряженными. Я концентрирую свое внимание на его шее. Я не могу выдержать его пристальный взгляд.

          — Ты не спросила, что это такое, - говорит он.

          — Отпусти меня.

          — Спрашивай

          — Мне не нужно.

          — Все равно спрашивай, Девочка Уиллоу.

          Я поднимаю на него глаза, ведь избегала его взгляда.

          — Неужели все будет так, как и говорит Саймон? Ты называешь меня Девочкой Уиллоу, и я должна делать то, что ты говоришь? - одна сторона его рта изгибается вверх.

          — Ты всегда должна делать то, что я говорю.

          — Я почти забыла.

          — Спроси меня, что это такое, Девочка Уиллоу.

          — Мне не нужно спрашивать. Я знаю.

          Он продолжает изучать меня так пристально, что я не могу отвести взгляд.

          — Скажи это.

          — Нет.

          — Скажи это, Хелена.

          — Это столб, где ты хлещешь нас, девочек Ивы.

          Его глаза стали почти черными, и я вижу, как двигается его горло, когда он сглатывает.

Я качаю головой, опускаю взгляд.

          — Это архаично. Это... жатва, блоки, столб для битья, - говорю я, и снова жар обжигает мои глаза.

          — Это традиция. Это традиция наших семей. Ты тоже сделаешь это со своими дочерьми, если именно ты родишь четверню, - я качаю головой.

          — Девочка Уиллоу никогда не бывает той единственной, - кольцо на моем пальце горит, и это как будто придает мне сил. Как будто это тетя Хелена придает мне смелости, - А если бы и была, я бы не отдала своих дочерей без боя.

          — Твои родители не ссорились.

          — Ты думаешь, я этого не знаю.

          — Ты бы убежала? Так вот почему они связали тебя, заковали в кандалы? Ты бы укусила меня? Так вот почему они заткнули тебе рот кляпом?

          — Я бы убила тебя, если бы могла, - он улыбается, его глаза сияют.

          — Ты мне нравишься, Девочка Уиллоу.

          — Ты мне не нравишься.

          — Я не обязан тебе нравиться. Ты просто должна повиноваться мне.

          — Я тебя не боюсь, - смеется он.

          — Да, это так.

          — Нет, знаешь что? Ты прав. Наполовину прав. Я боюсь того, что ты можешь со мной сделать. Я имею в виду, что я здесь меньше двадцати четырех часов, а уже ношу метки, которые точно показывают мне, как пройдут следующие три года.

          — Делай так, как я говорю, и ты выживешь.

          — Под выживанием ты подразумеваешь то, что я смогу уйти после того, как мое время истечет? А как насчет после? Ты знаешь, сколько самоубийств среди Девушек Уиллоу в наши дни? - я чувствую, что мой голос повышается, дрожит от эмоций, - А ты знаешь?

          — Хелена...

          — Зачем ты это делаешь? Зачем забираешь девушку? Сейчас, я имею в виду, в наши дни и в наше время.